"Так и у тебя есть же скорбь?» - спросите. Конечно, не без того; иначе что я за инок, что я за афонец?
Не так давно я имел опять случай пройтись по Святой Горе и, пока еще свежи и живы впечатления моего странствия, спешу изложить их для вас на страницах моего настоящего письма. Не поделиться с вами чувствами моей или радости, или скорби для меня как будто тяжело, даже и совестно.
«Так и у тебя есть же скорбь?» - спросите. Конечно, не без того; иначе что я за инок, что я за афонец? И в мире для людей есть скорбь и теснота, при всевозможных угождениях плоти и демону; здесь же для плоти свинцовый крест, но для души - светлый рай. Вы знаете, что чем более для плоти лишений, тем усильнее восстает на нее враг или воспоминаниями минувших наслаждений, или воображением и мечтами нестаточных удовольствий.
Это общий жребий подвижников. В брани подобного рода демон наводит на них немощи и слабость, невыносимую тоску и давление сердца, так что совершенным из них попускает иногда Господь в такой степени эти искушения, что если бы они продлились полчаса, могли бы подавить своею тяжестью самого мужественного подвижника. Так мне признавался наш затворник отец Тимофей, прошедший все искусы аскетической жизни и наконец ставший выше их.
Что ж касается до души, она, при всех испытаниях, остается неизменимою строгим правилам иноческих обетов. Само собою разумеется, что страдания плоти отражаются и на ней; часто случается, что она изнемогает до бесконечности, усиливается превозмочь свою слабость и не может; но это не продолжается слишком.
По мере ее немощи и страданий определяется и самый искус: свыше нашей силы не попускает Бог искушения. Зато что бывает на душе после тяжестей брани, после упорной со врагом и с плотью битвы, это неизъяснимо.
На душе бывает тогда то же, что после сильной бури на море: невозмутимая тишина и чувство райского утешения. Невольно тогда надобно сознаться, что Царствие Божие внутрь нас, как говорит Господь. Об этом не писать, а чувствовать только можно. В мире для вас может быть это загадкою, но здесь, в умилительной тишине пустыни, при постоянных лишениях, подвигах и страданиях плоти, это не редкость.
Бывает иногда, что не только не жаль того, что я отрекся от мира и бросил весь мир, и родину, и друзей, но, если бы можно, тысячи лет страданий плотских отдал бы за одно мгновение тех райских утешений Святого Духа, которые бывают плодом пустынного подвижничества... Но это в сторону.
К оглавлению
Карея. Кельи. 1860 год.
|